Пристрасті за капітуляцією

22 июня 1940 года в Компьенском лесу было подписано соглашение о прекращении боевых действий между Францией и Третьим рейхом.

Около 60% французской территории вошло в оккупационную зону, контролируемую немецкими войсками, и Франция обязывалась содержать эти войска за свой счет.

Французская армия разоружалась и передавала тяжелое вооружение вермахту. Немецкие военнопленные, захваченные французами, освобождались; французские военнопленные, захваченные немцами, оставались в германских лагерях.

Однако "капитуляцией Франции" все это не объявлялось и не считалось. Официально это было всего лишь перемирие, l'armistice. Благопристойная прелюдия к будущему миру, который стороны так и не заключат…

Пять лет назад многие из нас увлеклись эффектными параллелями со Второй мировой. Многим хотелось честной войны, где вещи называются своими именами.

Многим казалось, что исход украино-российской схватки станет чем-то формализованным и предельно ясным – как поражение Германии или Японии в 1945-м.

Но даже Вторая мировая – это не только фельдмаршал Кейтель в Карлсхорсте или японские представители на борту линкора "Миссури".

Это масса пропагандистских манипуляций, дипломатических уловок и двусмысленных прецедентов: вроде не капитулировавшей Франции с ее стыдливым "перемирием" или Дании, некоторое время считавшейся не "оккупированной", но лишь "занятой" немцами страной.

А гибридное противостояние между Россией и Украиной тем более не может завершиться в духе 1945 года. Необъявленная война без четкой линии фронта изначально не предполагала формализованной победы или формализованного проигрыша.

Уже в четырнадцатом году стало очевидно: ни Москва, ни Киев никогда не назовут собственное поражение "поражением". Любая развязка украино-российского конфликта будет выглядеть двусмысленно.

Границу между миром и капитуляцией определят не официальные речи, а наше восприятие происходящего, наши субъективные критерии и трактовки.

Слишком многое будет зависеть от способности украинцев объясниться между собой.

И вот перед Украиной забрезжил призрак завершения войны – пока что на уровне туманных заявлений Зеленского и Ко. Для части украинского общества это пугающий призрак капитуляции.

Но попытки встревоженных граждан докричаться до остальной страны упираются в принципиальную проблему: отсутствие общего понятийного аппарата.

Нам становится все сложнее говорить друг с другом – и еще сложнее друг друга понимать.

Так, уже первые недели президентства Зе продемонстрировали, насколько размыто популярное в Украине понятие "реванша".

Общих критериев реваншистской политики нет даже в бывшем лагере Евромайдана.

Почти каждую инициативу новой власти – будь то назначение Хомчака, возвращение Саакашвили или прекращение экономической блокады ОРДЛО – одни расценивают как реванш, а другие – как восстановление справедливости. К сожалению, с "поражением в войне" дело обстоит немногим лучше.

За пять военно-гибридных лет Украине так и не удалось родить общепризнанную трактовку капитуляции. Очертить красные линии, пригодные для массового потребления.

Обозначить маркеры, которые были бы понятны и очевидны каждому, от продвинутого активиста до обычного таксиста. И если на пике национальной консолидации в 2014-2015 годах это было еще возможно, то теперь, на фоне углубляющегося раскола и раздора, момент уже упущен.

Пожалуй, сегодня существует лишь один общенациональный критерий позорного поражения: если Украина официально признает аннексированный Крым российским.

Причем данный критерий – заслуга не столько отечественной, сколько кремлевской пропаганды.

"Крымнаш" слишком навязчиво преподносился как символ соседского величия и украинского унижения. И публичное согласие Киева с этой позицией будет выглядеть чересчур красноречиво – даже для самых наивных и неискушенных обывателей.

Но стоит воздержаться от этой крайности, и мы оказываемся в ловушке разночтений и двусмысленностей. Попадаем в благодатное пространство для манипуляции общественным мнением.

Представим некое соглашение с РФ, в рамках которого захваченный Крым просто вынесут за скобки и забудут. Капитуляция ли это? Для тех, кто в дни крымской аннексии пережил личную драму, – безусловно, да. Но для основной массы наших сограждан  – увы, нет.

Отторгнутый полуостров и так представлен в украинской информационной повестке не слишком активно, а если он исчезнет из нее полностью, то широкие слои населения этого даже не заметят.

Фактический отказ от борьбы за Крым – но с сохранением лица – не будет воспринят обывательской массой как поражение.

Представим реинтеграцию ОРДЛО в Украину с пресловутым особым статусом. Капитуляция ли это? Для большинства отечественных пассионариев – да.

Но украинскому обывателю могут напомнить, что особый статус прописан в Минских соглашениях, о безальтернативности которых обыватель слышал последние несколько лет.  

Да, выполнять эту часть Минских договоренностей в Киеве не собирались, и Минск рассматривался как тактическая уловка, – однако подобные тонкости были понятны не многим.

И теперь чертовски трудно втолковать населению, что особый статус Донбасса неприемлем для Украины, а реализация "безальтернативного Минска" станет капитуляцией.

Представим мирное урегулирование, потребовавшее от Киева болезненных уступок, но в то же время освященное Брюсселем и Вашингтоном. Капитуляция ли это?

Такой вариант грозит не только расхождением между пассионариями и обывателями: он чреват расколом и среди продвинутой проевропейской общественности. Для одних благословение Запада будет означать, что достигнут разумный и не стыдный компромисс. Другие будут убеждены, что Запад предал Украину и тоже капитулировал перед Москвой.

Сценарий, при котором большая часть страны будет радоваться достойному завершению войны, а меньшая – возмущаться позорной капитуляцией, весьма реалистичен. И это предполагает еще один, самый принципиальный вопрос.

Сколько разгневанных пассионариев нужно, чтобы спорный мир перерос в новую войну – уже не внешнюю, а внутреннюю? Войну не с Россией, не с Кремлем, не с Путиным, а друг с другом?

Михаил Дубинянский